Рынок

Завтра сэру Энтони Хопкинсу исполнится 72 года

Завтра сэру Энтони Хопкинсу исполнится 72 года. Но на пенсию он не собирается: в феврале мы увидим его в триллере «Человек-волк» и еще в шести фильмах. У Хопкинса особые отношения с русской культурой. В интервью специальному корреспонденту «Труда-7» в Голливуде Гале Галкиной, которое состоялось в отеле Four Seasons в Беверли-Хиллз, культовый актер передал поздравления с наступающим Новым годом читателям «Труда-7».

«Кто-то из ребят сказал мне: «Ты большевик», и я ушел в себя»

— Вы похудели?

— Сильно похудел. Я серьезно занялся своим здоровьем. Минимум пять дней в неделю я использую детские спортивные тренажеры, правда, большую скорость не набираю. Делаю кардио, что очень по лос-анджелесски, плюс упражнения с гирями. Очень правильно питаюсь. Люблю хлеб, но от него отказался, вообще умерил свои потребности. Моя жена предложила мне диету, во время которой не мучает чувство голода. На ленч я попросил омлет из трех белков с картошкой и помидорами на гриле — так я получаю свою дозу протеина. Ужинать я сегодня не собираюсь — лучше поем крекеров, я уже ел сегодня два раза. Если встречаюсь за ленчем со своим агентом, то иду в The Grill (ресторан в Беверли-Хиллз, который называют power launch за то, что там встречаются голливудские боссы. — «Труд-7»). Обычно заказываю печеную картошку и рыбу-меч. Часто вижу полных мужчин в возрасте и думаю, что не хочу быть похожим на них. Я больше не выгляжу полным, возможно, кажусь даже слишком худым. На оскаровской церемонии все подумали, что я болен или в депрессии. Но я в порядке, а состояние депрессии мне вообще не свойственно.

— Депрессия одолевает в первую очередь тех, кто часто оглядывается на прошлое…

— Прошлое ушло. Там все умерло. Знаю пару актеров-ровесников, которые до сих пор живут прошлым с его горечью и сожалениями. Нельзя этого делать — нужно проживать свою жизнь в настоящем. Проснувшись сегодня утром, я обрадовался, когда вспомнил про нашу с вами встречу (смеется). Хорошо оглянуться назад. Я этим занимаюсь периодически, поэтому точно знаю, почему я здесь в своем нынешнем состоянии. Но я не живу в прошлом. Я оглядываюсь назад с чувством триумфа — у меня было странное начало. Я не был хорошим учеником в школе, и я был отщепенцем. Ощущение, что я аутсайдер, буквально обжигало меня.

— Правда, что одноклассники считали вас коммунистом?

— Я учился в школе-интернате, читал все свободное время. Однажды я читал книгу Троцкого «История русской революции». Помню, как кто-то сказал: «Ты коммунист, не правда ли?» Я не понимал, чего от меня хотят, но эту книгу у меня забрали. Кто-то из ребят сказал мне: «Ты большевик», и я еще больше ушел в себя.

— Обозлились на весь мир?

— Да, я был зол как черт. Но не дрался — со мной не связывались. Когда я был маленьким, отец купил мне гантели. Я накачал бицепсы, и ребята предпочитали со мной не связываться.

— Не секрет, что в молодости вы были не прочь выпить. Как же вам удалось бросить пить?

— Частенько я не помнил, где был прошлой ночью. Однажды я подумал: «Все, хватит» — и остановился. На словах, наверное, получается очень просто. Но и на самом деле это было просто: мне надоело чувствовать себя куском говна.

— Скучаете по временам, когда обед не обходился без вина?

— Вовсе нет. Не хочу оказаться в том положении, в каком был раньше, поэтому не скучаю по этому вот уже тридцать четыре года. Я и курить любил. И тоже бросил. Я любил курить гораздо больше, чем выпивать. Мне очень нравилось совмещать эти два удовольствия: пойти вечером в бар, выпить, выкурить несколько сигарет.

«Я признался в том, что украл немного у Шостаковича и Прокофьева»

— Вы поменяли Лондон на Лос-Анджелес. Что вам нравится здесь больше всего?

— Американцы никогда не извиняются за свой успех, для достижения которого они много трудились. Многие англичане спрашивают меня: «Как ты можешь там жить?» Они считают, что это ужасное место, но я думаю, что это место прекрасно и что жизнь здесь бурлит не меньше, чем в Лондоне. Мне нравится этот климат, а когда я брожу по берегу океана, ощущаю прилив любви и новые возможности диалога с этим миром.

— Вы счастливы?

— Я достиг чего-то вроде счастья в своей долгой жизни, смирился со всеми своими недостатками. У меня была насыщенная жизнь. Теперь я делаю кое-что еще: пишу картины и музыку.

— Какие именно картины?

— Беру акриловые краски, фотографическую бумагу и войлочные кисти — натуральные не подходят для акриловых красок. Получается блеск и красота. Я пишу пейзажи — вообще все, что вижу. У меня нет никаких навыков художника, не могу сесть и нарисовать яблоко или вазу. У меня есть домашняя студия. Я просто пишу, а потом смотрю, что у меня получилось. Заканчиваю одну картину, сразу начинаю другую, а потом неделями не прикасаюсь к краскам.

— Я знала, что вы музыкант, но говорят, что теперь вы даже гастролируете?

— Относительно недавно я снова стал сочинять музыку. Я занимался этим большую часть своей жизни, много-много лет, а потом сделал паузу, хотя и продолжал играть на фортепиано. Но моя жена подстрекает меня к сочинительству — она говорит, что я просто обязан этим заниматься. Прошлым летом я выступал в Италии на музыкальном фестивале в Кортоне, где сыграл три свои симфонии. В следующем году собираюсь в Австралию, меня приглашают в Россию…

— Кто повлиял на ваш музыкальный стиль?

— Это смешение стилей, у меня нет классического музыкального образования, я могу себе позволить сочинять все, что мне захочется. Иногда меня спрашивают: «Как это у тебя получилось?» Я отвечаю: «Не знаю». Правда, я признался в том, что украл немного у Шостаковича и Прокофьева. Я написал музыку, которая похожа на пробуждение русского медведя после того, как Красная армия разгромила нацизм. Изумительная история огромной важности. Помню, как пришел в восторг от документального фильма о разгроме фашистской Германии, который показывали в кинотеатре, и русские солдаты танцевали на улице вместе с американскими. Но это, конечно, огромная трагедия для России, которая потеряла в войну 24 миллиона cвоих граждан. Так что я очень трогательно отношусь к русским.

— Вы все еще любите профессию актера?

— Да, все еще получаю удовольствие от игры, но для меня это открытая книга. Мне больше не приходится преодолевать какие-либо трудности, связанные с этой профессией. Я стал тем, кем всегда хотел быть, — актером, который может работать тогда, когда ему захочется. Я только что отделался от работы и занимаюсь тем, что мне нравится, — пишу картины и сочиняю музыку. Я тяжело работаю, но не хочу посвящать этому всю свою жизнь. Мне не надо доказывать, кто я такой и на что способен, и мне совершенно все равно, кто и что обо мне подумает. Я учу наизусть свою роль и вовремя прихожу на съемки. Но просиживание в дурацком трейлере бог знает где — не самый лучший способ провести остаток своей жизни. Так что я стал очень разборчивым.

— Почему вы до сих пор получаете потрясающие роли?

— Я не знаю: на самом деле, чем меньше я интересуюсь новыми ролями, тем больше мне их предлагают. Если чувствую, что получу удовольствие от одной из них, подписываю контракт. Сейчас самый стабильный период моей жизни — солидный и основательный, он наступил потому, что я стал ценить свою жизнь больше, чем когда бы то ни было. В молодости я занимался самоуничтожением: ставил под угрозу свое здоровье и свою жизнь. Я смотрю на юных успешных актеров, которые пустились во все тяжкие, и думаю, что я, вероятно, тоже был таким. Когда я осознал, что могу плохо кончить, то переехал в Калифорнию. Теперь я не нахожу в себе цинизма, который раньше меня переполнял.

— Не секрет, что современные люди стремятся к роскоши. А что вы считаете роскошью?

— Мне нравится завтракать в отеле. Мне нравится это время года в Калифорнии — здесь очень красиво, несмотря на то что мы не можем назвать это осенью или зимой, потому что здесь нет большой разницы в погоде между временами года. Люблю читать и ходить в фитнес-клуб. Понимаю, что это звучит очень… по-спартански. Люблю играть на фортепиано — я играю Баха, Бетховена, Шопена. Несмотря на то что я не очень в этом хорош, я продолжаю этим заниматься, потому что предпочитаю поддерживать свой мозг в напряжении — все его нейроны.

«Думаю, у меня только половина мозга: я не помню многого из того, что играл»

— В феврале в прокат выходит «Человек-волк». Какой разновидности монстра персонаж?

— Я не играл монстра — я играл отца. Мне не велено объяснять вам, что да как, — это сюрприз для зрителя. Но я скажу правду: думаю, у меня только половина мозга, потому что я не помню многого из того, что играл. Я решил играть эту роль наперекор наиболее распространенному представлению о том, какой она должна быть. То есть я превратил своего Джона Тэлбота в невидимую часть айсберга, сделал его тихим и спокойным. Я не боялся, что он покажется немного невнятным, зато он стал как бы таинственным. Этот неряшливый мужчина с длинными грязными ногтями и гнилыми зубами выглядит на самом деле очень странно.

— Вы верите в проклятия?

— Не знаю, не думал об этом. Наше мышление и так достаточно мрачное, чтобы углубляться в подобные дебри.

— Фильмы, где вы играете, тоже мрачные, но зрителям нравится. Как вы думаете, почему?

— Мы живем в своем собственном мире, мы знаем, что умрем, вот отсюда, как мне кажется, исходит наш интерес к Супермену, Бэтмену и другим супергероям. Но я не психолог. Помню, как я в дет-стве зачитывался комиксами про Капитана Марвела и думал: «Я бы хотел обладать его силой». Я думал, что это то, о чем все мечтают больше всего. Но теперь я в этом не уверен. Когда люди спрашивают меня про Ганнибала Лектера, я отвечаю, что это человек, мозг которого захвачен монстрами. В дет-стве я был очарован Дракулой, хотя скрывал это.

— Почему любили фильмы ужасов — чувствовали себя одиноким?

— Нет, просто любил ходить в кино. Мне нравился мерцающий в темноте экран…

— Рады, что съемки «Человека-волка» прошли в Лондоне?

— Да, это всегда приятно — возвращаться в родные пенаты. Я побывал в Уэльсе, повидался со старыми друзьями. До сих пор люблю это место — оно прекрасно.

— Надеваете ли вы солнцезащитные очки, чтобы остаться неузнанным?

Нет-нет (смеется). Это было бы глупо с моей стороны. Я сел в такси и сказал: «The Grosvenor Hotel». Водитель ответил: «Привет, Тони! Я видел тебя по телевизору». Мне очень приятно.

— А вам нравится, когда вас называют «сэр»?

— Рыцарское звание — большая честь для меня, но я всегда чувствую себя немного скованно, хотя американцам нравится называть меня сэром Хопкинсом (смеется). Я обычно отвечаю: «Пожалуйста, Тони». Я работал с Лоуренсом Оливье, и, когда я называл его «сэр», он говорил мне «Ларри». О господи, я не мог называть его Ларри (смеется). Поэтому если человек настаивает на том, чтобы называть меня «сэр», — тогда пожалуйста.

— Какая самая темная сторона человеческого сознания пугает вас?

— Люди, которые считают, что у них есть право распоряжаться вами и вашей жизнью. У меня был друг, который, как я вдруг понял, считал, что у него есть такое право. Это меня шокировало. Я часто повторяю: «Остерегайся тирании слабых: они все из тебя высосут. Я прошу Бога сделать их счастливыми — я не могу тратить на них время».

— Чего вы боитесь в жизни?

— Нет, больше ничего не боюсь, хотя раньше меня одолевали страхи.

— Сидит ли в вас зверь, в кого бы вы хотели превратиться?

— Медведь.

— Почему медведь?

— Понятия не имею.

— Правда, что Лоуренс Оливье говорил вам, чтобы вы не снимались в кино?

— Да. Однако все, что ему хотелось делать на самом деле, — сниматься в кино.

comments powered by Disqus